Один из последних старцев России. Протоиерей Василий Ермаков.

Описание: Спустился с амвона
Будущий священнослужитель родился и провел детство в маленьком городке Болхове Орловской губернии.
Потом война, оккупация.
Подростком отец Василий оказался в немецком концлагере Пылькюла в Эстонии.
В Эстонии же произошла и важная для дальнейшей его судьбы встреча — с семьей протоиерея Михаила Ридигера и с его сыном Алексеем, будущим патриархом Алексием II.
Он и предложил Василию поступить в недавно вновь открытые Ленинградские духовные школы.

4 ноября 1953 года Василий Ермаков после окончания Ленинградской духовной академии был рукоположен во пресвитера митрополитом Григорием (Чуковым). Первым местом служения отца Василия стал Николо-Богоявленский морской собор — в те времена один из немногих действующих храмов города.

«Я отошел от привычного стереотипа священника, спустился с амвона к прихожанам, к людям и стал спрашивать: какая нужда, какое горе у человека…

А время какое было? Не прошло и десятилетия со дня снятия блокады. В церковь пришли фронтовики, блокадники и блокадницы, пережившие все ужасы тех лет, — Бог сохранил их.

Эти беседы были нужны не только им, но и мне», — так вспоминал о начале служения отец Василий.

Мы сегодня уже привыкли, что почти при каждом храме есть воскресная школа, лектории, клубы по интересам. Но совсем недавно это было невозможно: советская власть допускала деятельность священников только в качестве «требоисполнителей», близкий контакт с прихожанами был, по сути, запрещен.

Ссылка на кладбище
Храм во имя Св. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, где служил о. Василий.
Отец Василий не боялся претерпеть от властей — и претерпевал:

«Еще в Академии я написал диссертацию о роли русского духовенства в освободительной борьбе нашего народа начала XVII века против польских захватчиков. За эту работу меня дважды бичевали в советской печати..».

В 1957 году батюшку вызвали в КГБ: предложили поехать на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве в качестве осведомителя.

«Я твердо, хотя и без вызова, отказался. После этого меня в течение многих лет не включали ни в одну делегацию священников, отправляющихся за рубеж. Епархия, возможно, и включала, но там вычеркивали».

Поскольку отец Василий числился у властей в «неблагонадежных», в 1976 году его перевели из Никольского собора в церковь «Кулич и пасха», а в 1981-м он становится настоятелем храма Серафима Саровского на Серафимовском кладбище.

«Он, четверть века прослуживший в Никольском соборе, митрофорный протоиерей, оказался в маленькой церквушке на Серафимовском кладбище. Конечно, это не случайно, хорошо известно, что это назначение было ссылкой», — говорит протоиерей Георгий Митрофанов, духовное чадо отца Василия, несколько лет прослуживший штатным священником Серафимовского храма (ныне — настоятель храма святых апостолов Петра и Павла при Академии постдипломного педагогического образования).

И потянулся народ.

В маленький кладбищенской храм приходило все больше и больше народу. «Батюшка много общался с людьми, среди которых были и те, кто делают первые шаги в церковной жизни, часто неуверенно ощущают себя в храме,

так вот отец Василий был открыт для общения, шел навстречу, готов был увидеть и услышать человека. Это определило для меня тогда особенность его служения», — вспоминает отец Георгий Митрофанов.

«У батюшки были два главных дара — дар прозорливости и дар дерзновенной молитвы, — говорит пресс-секретарь Валаамского монастыря Михаил Шишков, духовное чадо батюшки. — Силу его молитвы испытали на себе многие. Такой молитвенный дар дается после того, как Бог испытал человека на верность, это зарабатывается годами».

Силу молитвы батюшки Василия мне приходилось испытывать и на себе. Когда в жизни возникали большие проблемы, надумала батюшке писать. Долго, входя в подробности, объяснять ему что-то в храме не было возможности: вокруг все время толпился народ. Письмами я не злоупотребляла: это случалось всего пару раз. И каждый раз спустя несколько дней, когда, по моим расчетам, он должен был прочитать письмо, ситуация, кажущаяся безвыходной, сама собою разрешалась.
Будем жить!